что посмотреть

«Вначале было слово, и слово было - Рояль», да простят меня верующие за такое циничное перефразирование.
Но для меня это и правда так. Я была ребёнком очень раннего развития, и в 2 года 1 месяц уже умела читать. Учили меня по модной тогда методике скорочтения - не буквы, которые складываются в слоги, которые складываются в слова, а карточки со словами целиком. «Мама». «Папа». «Бабушка». «Дедушка». «Рояль». «Виолончель» (Мама - пианистка, папа - виолончелист).
Слово «виолончель» было самым простым. Я его отличала просто по длине.

А слово «рояль»...

Рояль был у нас дома. Мы втроём, родители и я, жили в одной маленькой комнатке, и четвертым ее обитателем был мамин рояль.
Его клавиатура почти что нависала над родительской кроватью, а под ним стояли разные вещи, которым не хватило места в шкафу... это все были мои игрушки. Там стояли прозрачные флаконы с болгарскими шампунями «Роза» и «Крапива», которые так интересно было переворачивать, как песочные часы, и наблюдать над тем, как пузырёк воздуха медленно и лениво стремится наверх... и сама клавиатура была в ряду таких же игрушек этих медленных, бесконечных детских дней.

Рояль был старый. Его корпус не был уже ни блестящим, ни даже полностью чёрным - то тут, то там от корпуса были отломаны щепочки, и зияло нелакированное дерево. Войну он пережил где-то в неизвестном подвале... это был немецкий инструмент Блютнер примерно 1930-х годов выпуска.
Его белые клавиши были уже не из слоновой, а из коровьей кости. На многих клавишах был «кариес» - потемневшие пятна, иногда даже буквально дырки... поначалу каждая нота в моем сознании связывалась с рельефом каждой конкретной белой клавиши, ибо у каждой из них действительно было «своё лицо». Это был инструмент, на котором я прошла свои первые шаги и он верно служил мне ежедневно почти 10 лет, затем сдав свою вахту молодой сменщице - новенькой, сверкающей Ямахе, призу, честно заработанному мной на конкурсе в Вероне... заработанному занятиями на том самом стареньком Блютнере...

Они, конечно, не живые существа. Но и предметами я тоже не могу их назвать. Они - наши инструменты. Это самое точное слово. Инструменты, позволяющие выразить свою мысль и чувство точнее, тоньше и выше, чем слова. Инструменты, которые, имея самые точные и тщательные настройки, вдохновляют нас, открывают новые горизонты, подсказывают новые звучания.

Они бывают разные. К ним привыкаешь. И в то же время самый необходимый навык пианиста - познакомиться с новым инструментом буквально за минуты, ведь мы, в отличие от скрипачей, не возим наш собственный инструмент на гастроли.
У разных фирм разные преимущества. У Стейнвеев - сочные тембры и певучий звук, у Ямах - идеальная ровность клавиатуры и отзывчивая педаль, у Каваи - сверкающие верха, у Безендорферов - объём звучания... и в то же время каждый из них - это новый мир и своя индивидуальность.

Сколько роялей я видела в жизни? Наверное, тысячи. Чем они отличаются? Бывают «удобные» и «непослушные», бывают «глухие» и «гремучие», бывают «тугие» и «легкие». Бывают, в конце концов, новые и старые! И тут я часто провожу параллель с автомобилями - ведь, в отличие от скрипок, живущих столетиями, рояль чем новее, тем более «управляем» и надёжен, так же, как и новая машина. Однако, когда садишься за старый инструмент... это сродни машине времени. К нему прикасались руки великих предшественников, он звучит иначе, чем современный супертехнологичный инструмент (да, роялестроение - это область высоких технологий!), но в его звуке - обаяние давно ушедших лет, ностальгия по старому доброму золотому веку Музыки и великих пианистов...

Рояль - это вторая половина пианиста. Мы кентавры, не существующие друг без друга, сливающиеся в одно целое с этим инструментом, по научной классификации называющимся «ударно-клавишным», и преодолевающие его ударную природу, и всю жизнь пытаемся сделать так, чтобы он - ЗАПЕЛ...

Вторым выпало слово «Италия». Невероятно, этот генератор случайных чисел знает про меня все самое важное, практически соблюдая хронологический порядок!..

Италия ворвалась в мою жизнь из огромных динамиков аудио-системы Panasonic! Да, мой папа - оркестрант, и это означало значительные привилегии по меркам позднего СССР - зарубежные поездки, покупки заграничной аппаратуры, и не только. У меня в 4 года уже были самые настоящие кроссовки Adidas, что было невероятно круто. Как я уже рассказала, я рано научилась читать и писать, и была убеждена, что слово «кроссовки» пишется - «красовки»... они были исключительно для того, чтобы красоваться! А как писались названия прекрасных, воистину принцессинских платьицев и лаковых малюсеньких туфелек, я уже не задумывалась.
Я была совершенно не избалованной, но одновременно очень красиво одетой маленькой девочкой. Как это сочеталось в воспитании - секрет моих родителей.
Итак, аудиосистема, и несколько кассет. На одной из них - альбом Альбано и Ромины Пауэр, на другой - Ricchi&Poveri. Мне 7 или 8 лет.
Я знаю наизусть все тексты этих песен, не понимая ни слова, но совершенно точно воспроизводя их в микрофон... в роли микрофона - мамин баллончик с лаком для волос! Я ощущала себя на большой сцене, видя своё отражение в глянцевых дверцах шкафа. И это были счастливые моменты, когда можно было одновременно танцевать и петь. Потом в жизни мне на сцене это делать не довелось ни разу, а вот интерес к итальянскому языку был очень стойкий, тем более, что начав учиться игре на фортепиано, я все время встречалась с итальянскими музыкальными терминами. Ну а когда я пела все эти песни, аккомпанируя себе на фортепиано, мои друзья были уверены, что я уже знаю итальянский, так бойко я пропевала тексты.

В нашу школу, ЦМШ, часто приезжали делегации иностранных гостей, чтобы познакомиться с нашей уникальной системой образования юных профессионалов воочию. Приехала и делегация итальянского телевидения - захотели снять сюжет на тему «один день ученика Центральной музыкальной школы». В качестве образцового ученика выбрали меня. Мне 10 лет, я в 4 классе. Итальянская съемочная группа снимала меня в школе и дома, с моими друзьями, с моей семьей - вот я на уроке по специальности, вот я дома разливаю всем чай, а вот я играю с одноклассником в настольный хоккей!
Этот сюжет был показан по Canale 5.
Я была в восторге от итальянских гостей, и потом ещё долго рисовала их в своих тетрадках, и писала разные истории, связанные с этим визитом. Попросила купить мне самоучитель итальянского языка и прилежно сама занималась.
А затем... сейчас я расскажу вам длинную историю про то, как причудливо складывается судьба.
Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Хотя, в данном случае, эта русская пословица этически неприменима, потому что несчастье было катастрофическим. В конце 1988 года случилось страшное землетрясение в Армении. Спитак, Ленинакан были разрушены, множество жертв, огромное количество пострадавших... конечно, в мои 10 лет я не могла понять весь ужас произошедшего, но свой первый в жизни сольный концерт, который я в те дни готовила, мы вместе с моим педагогом Тамарой Леонидовной Колосс решили посвятить памяти погибших, и сделать концерт благотворительным, чтобы весь сбор - это оказалось 17 с небольшим рублей - был бы отправлен на помощь пострадавшим от землетрясения.
Трагедия встретила отклик по всему миру, в том числе в Италии. На Пятом канале итальянского телевидения существовала передача-игра, напоминающая наше «Поле чудес»; один из выпусков было решено сделать благотворительным, и весь выигрыш игроков плюс собранные во время эфира деньги перечислить в фонд помощи пострадавшим. И меня, как советского ребёнка, пригласили на съемки этой передачи, чтобы передать мне символический чек.
Я была впечатлена тем, что попала в Италию, это была моя вторая зарубежная поездка в жизни (первая была за полгода до того в Болгарию). Но, с другой стороны, я и тогда, и в последующих детских поездках не была особенно чувствительна к окружающей меня красоте, связанной с произведениями искусства. В детстве казалось, что это всё само собой, так и надо. Венеция? Ну ладно, ну Венеция. Красиво, но холодновато, и мелкие каналы чем-то пахнут. Миланский собор? Хорошо, вижу собор. А вот чёрный спаниель Моника, и она не понимает команды по-русски - совсем другое дело, куда интереснее всех этих архитектурных шедевров! Одним словом, для меня был важен сам факт того, что я - в Италии, где поют такие чудесные песни на самом красивом языке, и где живет актёр Микеле Плачидо, который играет в фильме «Спрут» и они с экранной женой называют друг друга не по именам, а «дорогой» и «дорогая», что меня в 10 лет несказанно впечатляло. Да и вообще ребёнку из Советского Союза Италия, конечно, казалась недоступной сказочной страной, и признаюсь, красивые цветные фломастеры, тетрадки с яркими обложками, нарядные пеналы и ароматизированные ластики были тоже очень важны - у нас тогда ничего этого не было совсем.
Съемки прошли отлично, я исполнила две пьесы и приняла от суперпопулярного ведущего Майка Бонджорно огромный символический чек.
Казалось бы, поездка прошла удачно, конец истории.
Однако некоторое время спустя в школу на мое имя приходит письмо из Италии.
В этом письме содержалось приглашение на... международный детский конкурс! Письмо шло долго, все сроки подачи документов прошли, и мы написали вежливый ответ - спасибо за приглашение, но мы не успели прислать запись на отборочный тур. И вдруг приходит второе письмо из оргкомитета!
«Ничего страшного. Мы слышали твою игру на передаче у Майка Бонджорно. Ты прошла отборочный тур!»
Итак, надо готовиться к конкурсу.
Про сам конкурс «Премия Моцарта» в Вероне я подробно расскажу в отдельном выпуске, посвященном конкурсам. Пока что - кратко: я поехала и получила Гран-при, став первой из советских детей, выигравшей музыкальный конкурс в «капстране».
Италия, одна из двух главных стран моей детской мечты, продолжала приносить мне удивительные события, удачу и радость.

Затем было ещё несколько гастрольных поездок, постепенное знакомство с разными итальянскими городами, ещё несколько конкурсов, чаще успешных, но один был и проигран; по мере взросления приходило осознание фантастических культурных богатств этой страны (попав в Венецию повторно много лет спустя, я просто плакала от восторга), ее природных красот (мои любимые регионы - это Тоскана и Альто-Адидже, где горы прекрасны и зимой, и летом, и на лыжах и пешком), я лучше узнала язык, могу немного общаться на бытовом уровне. Италия - ключевая страна в моей жизни, именно там начались, развились и реализовались несколько важных линий моей биографии, происходили судьбоносные знакомства, оказавшие влияние на весь мой дальнейший путь.
Я глубоко и искренне люблю эту необыкновенную страну, ее людей, природу, искусство, язык, музыку и кухню. Я жду от неё новых невероятных сюрпризов!

В список слов этот город никак не мог попасть случайно. А ведь в список, кроме Сургута, из городов попала только Москва, но это понятно - я в ней и родилась, и всю жизнь живу.
Впрочем, некоторые сургутяне уверены, что я родилась в их городе; есть два города, в которых некоторые меня считали своей, это Сургут и Луганск, но это уже другая история.
В Сургуте я уже даже и не отказываюсь принадлежать к числу земляков - сургутянка так сургутянка, это же комплимент, я горжусь.
Я сразу начну с самого, на мой взгляд, поразительного факта, который рассказали мне жители про свой западносибирский город. Мы все знаем, что это земли, богатые нефтью и газом, и, соответственно, город начал развиваться и процветать именно благодаря этой индустрии.
Но первым средним учебным заведением, открытым в бурно развивающемся населенном пункте (Сургут получил статус города в 1965 году) стало... музыкальное училище! Затем только были открыты нефтегазовые и другие учебные заведения.
Москвичи не все хорошо знают географию нашей Родины и часто представляют себе Сургут где-то далеко и глубоко в сибирской тайге. На самом деле до него лететь из Москвы всего три с половиной часа, но город этот — действительно сибирский. И по географическому положению он уже принадлежит Западной Сибири, и по резко континентальному климату с его крайностями - долгой, суровой и очень снежной зимой и досадно коротким, но жарким летом, и по характерам жителей - сибиряки люди мощные, сильные духом, привыкшие к трудностям, а потому сердечные, дружелюбные и гостеприимные. Впрочем, большинство сургутян старшего поколения, которых я знаю, не родились там, а приехали из разных концов великой и уже несуществующей страны. А их дети и внуки уже считают Сургут своей малой родиной. Но сибиряк - это всё-таки не национальность, а определенный склад характера.
В Югре, как иначе называют Ханты-Мансийский автономный округ, есть и коренные жители - как можно догадаться, ханты и манси, малые народы России. У них есть свой язык и культура, которую они до сих пор сохраняют. Живут они в кочевых стойбищах далеко от больших городов, а детей отправляют учиться на «большую землю» вертолетом. И на каникулы домой дети тоже прилетают вертолетом, иначе иногда и не добраться. Некоторые ханты и манси переселяются жить в города.
Вокруг Сургута - настоящая тайга, он стоит на большой реке Оби, в которой водится вкуснейшая рыба муксун, чир и другие, и, как рассказывают, летом из тайги приходит и настоящая сибирская мошкА (но я ни разу не была в Сургуте летом...)
Город довольно большой, старинных зданий в нем нет. Когда-то он состоял из деревянных двухэтажных жилых бараков, но их уже практически не осталось; сейчас он состоит из множества типовых жилых домов примерно 70-х годов постройки и более современных жилых, торговых и административных зданий.

А знакомство моё с Сургутом и сургутянами (кстати, только это самоназвание жителей правильное, а не сургучане) ведёт свою историю с конца 90-х годов, с моих студенческих лет, связано оно было с фондом «Новые имена», я неоднократно приезжала туда с сольными концертами, приобрела многих замечательных друзей среди коллег, но этот город мог бы остаться просто ещё одной точкой на моей концертной карте, если бы не фестиваль «Зеленый Шум».
Не могу не упомянуть имена двух замечательных людей, без которых не состоялось бы ничего: Ольга Дмитриевна Пилецкая и Яков Семёнович Черняк.
Ольга Дмитриевна - основатель и бессменный художественный руководитель Сургутского отделения программы «Новые имена». Яков Семенович - директор Сургутской филармонии.
Когда в филармонии произошла масштабная реконструкция, и зал стал современным, оснащённым, красивым и притягательным для слушателей, стало ясно, что ему нужен, как сейчас принято говорить, новый контент.
И вот Яков Семёнович предложил мне подумать, что бы это могло быть. Идея молодежного фестиваля пришла практически сразу, форма его некоторое время проходила дискуссионную стадию, и в результате родился наш «Шум». Я.С.Черняк - директор фестиваля, О.Д.Пилецкая - художественный руководитель, ну а моя роль называется - президент фестиваля.
Мне очень нравится наше название «Зелёный Шум». Придумала его не я, оно родилось в стенах Сургутской филармонии, и поначалу предложение меня удивило - как так, фестивали так не называют! Однако оно стало запоминающимся, по сути очень подходящим к концепции фестиваля, а главное - отражает весеннюю пору, в прямом и переносном смысле, которой посвящён наш праздник. Фестиваль проходит в апреле; в Сургуте ещё лежит снег, но весна уже ощущается в воздухе. На открытии первого «Шума» выступил народный хантыйский танцевальный ансамбль, и «шаманы» ударами в бубны призывали весну. Так затем и повелось, что «Зелёный Шум» за 6 лет проведения стал одной из примет сургутской весны.
И участники наши тоже олицетворяют творческую весну - это завтрашние звёзды, это те молодые артисты, которых мы «подлавливаем» на самом взлёте, пока они ещё не стали всемирно востребованы
Наши участники - Венера Гимадиева, Люка Дебарг, Александр Рамм, Злата Чочиева, Евгений Румянцев, Арсений Тарасевич-Николаев, Денис Кирпанев, Алексей Рубин, список можно продолжать долго, ведь среди них есть и совсем юные артисты, лауреаты конкурса «Щелкунчик», звезды послезавтрашнего дня; и это только музыканты, а наш фестиваль ведь мультижанровый. У нас бывают и балетные, и поэтические, и театральные вечера. Незабываемые встречи с мэтрами, представляющими своих молодых учеников и коллег - и здесь в первую очередь я с восторгом и благодарностью вспоминаю творческий вечер великого Владимира Васильева - это было событие и для наших слушателей, и мое личное дорогое сердцу событие. И таких событий уже собралась целая коллекция, шкатулка с необыкновенными драгоценностями - только жанр краткого рассказа останавливает меня от того, чтобы перечислить каждого дорогого гостя.
Каждый год в апреле я приезжаю в Сургут и начинается новый виток, замыкается годовое кольцо, я встречаю людей, ставших родными, и я встречаю людей, считающих меня сургутянкой. Да конечно, своя, сургутянка - раз выхожу на сцену в роли хозяйки и ведущей, приглашая гостей и представляя их нашей публике! Мы проводим фестиваль и одновременно придумываем следующий, мы расширяемся на весь регион - в нашей орбите уже и столица Югры Ханты-Мансийск, и близлежащий Нижневартовск. У нас однажды родился неофициальный девиз - «Удивлять и радовать», и мы стараемся следовать именно ему, вот уже седьмой раз готовя фестиваль.
Я люблю Сургут совершенно особо, как город, открывший мне навстречу свои объятия. И вот так мы вместе шумим, шумим, призывая весну и ежегодно обновляясь сами, наполняя пространство радостными весенними голосами.

фото с сайта фестиваля "Зеленый шум" www.greennoise.ru

Часть 1 - «Премия Моцарта»

Выпало такое слово, к которому подступаюсь, сделав глубокий вдох.
И думаю, что длина этого текста будет намного больше, чем уже задано тремя предыдущими выпусками; но и тема настолько волнующая, что кратким эссе не обойтись.
Поскольку тема эта может быть рассмотрена как минимум с 4 сторон, на которых мне уже довелось побывать - участник, член жюри, педагог участника и слушатель - то не обойтись без биографических подробностей, чтобы можно было яснее представить, из чего именно сложились мои личные установки в отношении этого явления.

Начну с роли Участника и расскажу о некоторых особо запомнившихся мне конкурсах, в которых мне довелось принимать участие.
В выпуске про Италию я уже вскользь коснулась истории моего попадания на первый в моей жизни конкурс - мне было 10 лет. Но начать рассказ можно и чуть загодя, например, за пару месяцев до моего рождения, когда в Москве в 1978 году проходил очередной Конкурс им. Чайковского, и мои родители то ли в шутку, то ли всерьёз пытались подсчитать, в каком году их будущий ребёнок примет в нем участие; или чуть позже, когда я в 1985 году поступила в ЦМШ и каждый день проходила по коридору школы, в котором бесконечной цепью висели портреты выпускников-лауреатов крупных международных состязаний, и их лица вдохновляли и вызывали мечты, что однажды и напротив моего имени появятся заветные три слова «лауреат международного конкурса». В те годы эти слова ещё не были девальвированы, они были недосягаемым для большинства признаком состоявшегося и активно концертирующего артиста. Про детские конкурсы ещё почти никто не знал; единственным исключением был юношеский радио-конкурс «Концертино Прага».
Короче говоря, понятие «конкурс» мне тогда казалось событием совсем не будничным, а напротив, исключительным, манящим, требующим сверхусилий при подготовке и обещающим необыкновенные горизонты в случае успеха и победы, которая, безусловно, доставалась только достойнейшим из достойных.

Итак, череда (не)случайных совпадений сложилась так, что я в мае 1989 года первой из советских детей отправилась на международный конкурс юных музыкантов в капстрану Италию. Поехала я в сопровождении мамы. Ни одна из нас не владела на должном уровне иностранным языком - я только начала его изучать, а поколение моих родителей воспитывалось в такие времена, когда во время учебы мало кто всерьёз думал о том, что иностранный язык сможет когда-либо пригодиться советскому человеку. Поездка была организована Советским Детским фондом, и на момент вылета из Москвы у нас на руках были только авиабилеты и загранпаспорта с визами и разрешениями на временный выезд из СССР (необходимая формальность тех лет, которая оформлялась отдельно от виз и выглядела как дополнительная печать в загранпаспорте). Ни копейки в валюте, ни какой-либо информации, как добраться из Милана, куда прилетал самолёт, до Вероны, где проходил конкурс, ни названия отеля, где мы должны остановиться - ни-че-го.
Не представляю, что чувствовала мама, первый раз выезжавшая за пределы Советского Союза в такую неизвестность, да ещё и с ребёнком, ну а я выезжала уже в третий раз и как-то не очень беспокоилась, что же нас ждёт после приземления. Но в аэропорту нас встретил таксист с табличкой, и после нескольких объяснений «на пальцах», десятка бессвязных английских и итальянских слов и пары телефонных звонков он привёз нас в Верону и именно туда, где нас ждали.
Начался конкурс «Premio Mozart». В нем принимали участие 12 детей из 12 стран возрастом не старше 12 лет включительно, причём играющие на разных инструментах. Оба конкурсных тура проходили в один день; утром участники исполняли три произведения длительностью не более 5 минут каждое, и международное жюри отбирало из трёх пьес одну, которую надо было исполнить вечером на гала-концерте, он же финальный тур конкурса. Отбора на выбывание при этом не было, в финал проходили все 12 человек. Кстати, организаторы сшили всем участникам красивые сценические наряды, и всем разные; мне досталась белая юбочка-карандаш и нежно-розовый пиджак.
Для меня тот вечер в памяти сохранен как несколько ярких кадров:
...я за кулисами одна, без мамы, которая сидит в зрительном зале, со мной только переводчица, кругом много-много народу и я устала дожидаться, когда же наконец мне играть, местное время уже позднее, а в Москве так и вовсе заполночь, и по жеребьёвке я предпоследняя;
...я выхожу на сцену огромного театра, ведущий долго-долго что-то говорит по-итальянски, у меня от страха начинают стучать зубы, хотя никогда до того у меня не было боязни сцены;
...ведущий обращается ко мне с каким-то вопросом, я в ответ пискнула ему “non capisco” и наконец меня отпускают к роялю;
...мы все, участники, стоим на сцене в ряд перед перевозбужденной публикой и ждём объявления результатов; произносятся слова «terzo premio... secondo premio... primo premio!”
Меня не назвали, всё ясно. Мне грустно, я держусь и стараюсь улыбаться, но сувенирная тарелка, которую я держу в руках, печально сползает все ниже;
...и тут вдруг театральные огни загораются ещё ярче, звучит что-то торжественное, и я вижу бумажный транспарант с надписью «trenta milioni»... и не сразу даже реагирую, когда слышу своё имя. У меня - Гран-при, та самая Премия Моцарта.
Дальше суета, суматоха, пьеса на бис, фотовспышки, у меня в руках игрушечный лев - символ конкурса, а затем я наконец-то в номере, ложусь спать, вдруг начинаю горько плакать и сама удивляюсь, отчего это так, а мама говорит, что это просто усталость от волнения и впечатлений. В Москву мы сообщить наши новости не можем - у нас теперь есть премия в 30 миллионов лир (это примерно 25 тысяч долларов), но у нас все ещё нет денег на телефонные звонки!
На следующий день мы прилетели в Москву и в зоне прилёта развернули этот транспарант про trenta millioni, чтобы встречающий нас папа сразу догадался, что мы с победой вернулись.
25 тысяч долларов - это огромные деньги и сейчас, но тогда они были для нас в буквальном смысле невообразимые. Мы не пытались пересчитать, сколько это в рублях, это было бессмысленно; эта сумма предназначалась организаторами исключительно на оплату счетов за обучение ребёнка. И тут, прямо на следующее утро, мы столкнулись с проблемой - что же делать? Обучение у нас в ЦМШ бесплатное. Ехать учиться куда-то за границу - не рассматривалось в принципе. Ни на руки, ни переводом эти деньги не отдадут в любом случае. Что же делать?
Не сразу, но пришла идея - ведь можно купить рояль. Организаторы согласились! Купите, говорят, сами в Москве, а мы оплатим магазину счёт. Однако в начале 1990х годов никаких магазинов, где можно было купить хороший новый рояль, у нас не было. Переговоры шли несколько лет. И в результате рояль фирмы Ямаха был куплен в Италии и отправлен в Москву наземным грузовым транспортом. Шёл 1992 год.
Здесь начинается вторая часть этой истории, с удивительными приключениями.

У нас были соседи, весьма известная в творческой среде семья. Их сын, мой приятель по детским играм, подросток на три года старше меня, лет в 14 увлёкся тележурналистикой, стал соведущим одной из популярных детских программ и однажды мне предложил снять сюжет для своей передачи, о том, как я иду из школы домой, сажусь заниматься, делаю уроки, иду во двор гулять и так далее. Мы сняли сюжет, и какое-то время он готовился к выпуску.

1 июля 1992 года в России вступают в силу новые таможенные правила, по которым за любой груз, прибывший из-за рубежа, частное лицо-получатель должно заплатить таможенный сбор в валюте, какой-то процент от стоимости.
2 июля 1992 года. Нам приходит почтовое извещение, что на мое имя на центральный таможенный терминал в Бутово пришёл груз весом 300 кг.
Мы срочно возвращаемся в Москву из отпуска и начинаем узнавать, как нам получить наш груз... а узнаём про новые таможенные правила.
Вариант заплатить процент от стоимости в валюте похож на фантастику. Мы с мамой идём в кабинеты таможенных начальников, нас отправляют все выше, выше... наконец мы оказываемся в кабинете у начальника всей московской таможни. Рассказываем ему всю историю.
Он внимательно смотрит на меня и говорит: «А ведь у тебя есть дома рояль». — «Откуда вы знаете?..» — «Да вот вчера случайно телевизор включил, а там в детской передаче тебя показывали. Так что твой рояль я тоже видел». — «...А вы видели, какой он старый?..» — и несколько долгих секунд тишины. — «Видел. Ну что ж, удачи тебе!» - и ставит на нашем заявлении визу: «Разрешить выдачу без оплаты пошлины».

Я так долго и подробно рассказываю про этот конкурс по трем причинам: во-первых, особенности эпохи — я была первая во всей стране, сейчас это трудно представить, и уже редко встретишь ребёнка — не-лауреата; во-вторых, это был мой первый и самый памятный конкурс, и единственный конкурс, который реально резко изменил мою жизнь и повлиял на неё во многих аспектах; в-третьих, он был единственным нетипичным, необычным по форме конкурсом в моем опыте. Все остальные были совершенно классического типа, и о них — в продолжении.

Часть 2

...Потом их было много. Был, наверное, самый дружественный по атмосфере и один из самых важных для творческого развития юношеский конкурс имени Шопена - он, кстати, существует с 1992 года по сей день, и среди его лауреатов необыкновенная концентрация всемирно известных пианистов - Даниил Трифонов, Seongjin Cho, Eric Lu, Дмитрий Шишкин, Лукас Генюшас, Рэм Урасин и другие. Наверное, тот, кто уже в юношестве проявляет явную склонность к Шопену, получает от его музыки какое-то особое вдохновение, особое, высокоточное по выразительным средствам музыкантское воспитание.
Затем был самый сложный и ответственный конкурс - им.Бузони в Больцано, где в 16 лет азарта и решительности мне было не занимать, где моими соперниками были 30-летние дядьки, а приз за лучший этюд Листа достался не им, а мне; ещё там были прекрасные живописные горы и альпийские луга, там была невероятная концентрация сил и физических, и душевных, и подготовку именно к этому конкурсу я считаю идеальной и с точки зрения самих занятий, и результата - конкурс был в августе, и все лето, свободное от учебы, я провела за инструментом, даже давала себе какие-то зароки, чтобы отказывать себе в любимых развлечениях во имя занятий, и это был настоящий «спортивный режим» - всё ради цели. Затем был конкурс им.Рубинштейна в Тель-Авиве, мое первое самостоятельное путешествие в жизни; первый тур прошла первым номером, в газете вышла статья под названием «Одинокая звезда на горизонте», а затем не хватило опыта, выдержки, да и просто поддержки - второй тур стал явной неудачей, которая мне самой была очевидна прямо в момент игры. Дальше даже не так интересно конкретизировать события - баланс удачных и неудачных состязаний был примерно поровну; были более яркие и были совсем обыкновенно-проходные по впечатлениям конкурсы. Были те, на которых сама признавала свои ошибки, а были такие, которые кроме недоумения ничего не оставляли в памяти («ваш Шопен недостаточно болезненный», сказано однажды было членом жюри про 2 концерт фа-минор, который он написал в 19 лет, будучи влюблённым... несть числа было такой «критике»); были всякие, даже такой, о котором я, если бы хотела, могла бы написать целую историю под хэштэгом #metoo. Неудивительно, что на том конкурсе дальше первого тура дело не пошло!

Я оказалась не самым везучим игроком на конкурсах, надо признать без всякого стеснения и стыда, хотя и имею 7 лауреатств, 3 из которых - первые премии. Тому есть ряд причин, и первая из них - во мне самой, это нервы. Многие думают, что я человек с очень стабильной нервной системой, но это не совсем так, и конкурсы всегда давались мне во много раз тяжелее концертных выступлений. Мне даже любой консерваторский экзамен давался относительно нелегко, сама ситуация оценки и сравнения мне всегда была тягостна и неприятна. Концерт для меня всегда был способом свободного и открытого общения со слушателем, а на конкурсе будто перекрывался этот энергетический канал и возникало давящее поле высокого напряжения - ответственность, отсутствие права на ошибку, иногда и отсутствие самой публики на отборочных турах. Сейчас я думаю, что мне бы тогда не помешал хороший психолог. Но в те годы я об этом не думала, не знала, что можно как-то иначе справляться, кроме как собственной силой воли. Конечно, педагоги давали мне очень много полезных советов, как противостоять этому волнению, да и свой концертный опыт был весьма немал для того возраста, однако «конкурс» для меня всегда равнялось понятию «огромный стресс». Кульминацией этого, безусловно, стало мое выступление на 2 туре конкурса им.Чайковского. Мне было так плохо, что пришлось принять таблетку валидола, иначе от тошноты я не могла зайти в консерваторию. Так с таблеткой под языком и пошла на сцену. Поэтому когда в 25 лет, уже будучи солисткой филармонии и имея достаточное количество концертов, и посоветовавшись с профессором Доренским, я приняла решение больше в этих боях не участвовать, я испытала колоссальное облегчение и сразу освободилось большое количество энергии и сил, которые я направила на разучивание новых программ, на реальную концертную жизнь. В конце концов, для чего конкурсы, если не для того, чтобы иметь концерты? Этот этап завершился.
И вот какие знания он мне принёс.

Конкурс можно случайно проиграть. Сделать это очень легко, факторов сбоя много - нервы, неважное самочувствие, случайные помарки на сцене, недостаточное вдохновение (попробуйте сыграть достаточно вдохновенно в этой обстановке, при этом не потеряв в качестве ни на йоту).
Случайно выиграть конкурс почти невозможно. В любом случае победитель - весьма достойный и стабильный артист, хотя иногда случается, что его имя не совпадает с именем обладателя «приза публики».

Конкурс - вещь априори необъективная. Способа сделать конкурс полностью объективным нет! Как нет способа заставить членов жюри голосовать исключительно по своей музыкантской совести, а не по каким-то иным соображениям. Есть благородные и достойные люди, для которых объективное судейство - дело чести. Но есть и другие люди с другими приоритетами. «Найти и обезвредить» опасного соперника, чтобы расчистить путь своим протеже - не миф, а реальная практика. Путешествие конкурсантов по многочисленным мастер-классам членов жюри - не просто реальная практика, а практически сектор экономики в сфере культуры. Также как и конкурсы третьего эшелона где-нибудь в уютных европейских уголках, объединённые в комбинацию с мастер-классами и со всем пакетом туристических услуг... и домой привозят не магнитики на холодильник, а лауреатство.
«Фабрики звёзд» в классах знаменитых профессоров, имеющих значительные лауреатские списки учеников и регулярно сидящих в жюри, работают гораздо стабильнее, чем класс пусть и прекрасного музыканта, но не связанного напрямую с этим многофункциональным бизнесом; в такие классы ученики приходят сильные, упорные, мотивированные на борьбу и успех (не всегда и не обязательно на творчество и самоотдачу, хотя многие из них все-таки становятся прекрасными артистами).

Приз публики - это важный знак для агентов, для организаторов концертов и фестивалей. В конечном итоге именно публика будет ногами и кошельком голосовать за того или иного артиста на сцене. Конкурсы - вещь зрелищная и привлекательная своим азартом, поэтому они будут существовать всегда. Как часто следует участвовать в конкурсах - вопрос только собственных финансовых возможностей и физических сил. А иногда достаточно сильные конкурсанты используют конкурсы как источник дохода. Ездят с одной и той же программой и собирают призы на некрупных конкурсах.
А детские конкурсы - вообще тема для отдельного разговора.

Конкурс - это не совсем искусство и не совсем спорт. Чтобы гарантированно выиграть конкурс, нужно быть безоговорочно лучшим, на десять голов выше других. В любом другом случае - см. первый пункт, как случайно можно конкурс не выиграть.
Не все победители остаются на сцене, не все проигравшие остаются вне сцены. Чаще всего победа на конкурсе - это аванс, позволяющий человеку попасть на сцену, проявить себя на ней в самой оптимальной форме, показать себя в развитии. Если есть возможность не участвовать - лучше не участвовать, как и сделали некоторые крупнейшие музыканты.
Я в любом случае верю в индивидуальный путь, который всегда приводит каждого именно туда, куда ему следует прийти.

Продолжение следует...

Если бы сценического волнения не было, вся история искусства музыкального исполнительства была бы иной. Были бы другие герои, многие кумиры были бы не столь блестящи, на большой сцене было бы больше психотипов, чем мы имеем сейчас - на ней появились бы люди, которые сейчас практически не имеют шансов преодолеть «ценз стрессоустойчивости». А это один из самых, если не самый серьёзный ценз на пути к освоению сценического пространства и превращения его в место силы.

В русском языке слово «волнение» имеет признаки омонима, ведь этим словом, помимо волнения моря, называется и тревога, в разных ее степенях, от легкой нервозности до паники, включающая в себя и страх, и смятение; но у этого слова есть ещё два интересных значения.

Волнение бывает творческим, то есть это небудничное расположение духа, подразумевающее легкую возбужденность, приподнятость настроения, желание выйти на сцену, желание поделиться музыкой и идеей.
И — «волнение» как слово из словосочетания «я за тебя волнуюсь», то есть забота, неравнодушие. Волнение, вызванное желанием донести до сцены все задуманное, подготовленное, не потерять нечто важное в досадных случайных сбоях, чтобы «точка не сползла», как говорил Рахманинов.
Все это - волнение...

Волнение приходит не сразу. Дети, выходящие на сцену, почти ничего о нем не знают, вернее, детское волнение не похоже на взрослое. Это знают тренеры по спортивной гимнастике, например: до определенного возраста у ребёнка нет чувства страха и он может выполнять головоломные трюки, не боясь ни упасть с высоты, ни получить травму. Со сценой примерно так же: нет ещё развитого чувства ответственности, неудачи переносятся легче или пока ещё совсем нет опыта, связанного с ними. Сцена - праздник, красивая одежда, внимание взрослых, похвалы и поздравления.
В подростковом возрасте все меняется. В один не самый прекрасный момент ты понимаешь, что боишься. Боишься конкретных вещей - забыть текст, сорвать трудное место, боишься чего-то в целом, боишься, что выйдешь на сцену и начнёшь паниковать - это волнение, направленное внутрь себя и своих ощущений. Этот тип волнения связан больше с концертным исполнением. Есть волнение, связанное с внешней оценкой - боишься подвести, не оправдать, опозориться, потерять репутацию, стать мишенью критики и так далее. Этот тип волнения обостряется на конкурсной сцене.
Волнение подпитывается уже существующим опытом неудач. И, скорее всего, волнение уже вряд ли когда-то исчезнет на 100%. И тогда ты начинаешь искать способы справиться с волнением.
Мой личный список таков.

Первое и главное средство - это на совесть выученная программа. Если она к тому же обыграна и уже уверенно «улеглась» в сознании - волнение сводится к минимуму. Интересно, что Григорий Соколов считает, что чуть ли не половина работы происходит после ее первого выноса на сцену, и я готова с ним согласиться. А вот после того, как программа побывала на серьезной сцене, вроде БЗК и ему подобных, дальше ее играть становится гораздо легче. Но чтобы довести программу до уровня большого зала, необходимо провести ее по этапам обыгрывания на более спокойных и небольших площадках.

В случае игры с оркестром такой возможности может и не представиться, но тогда нужно роль обыгрывания отдать репетициям и настроить себя так, чтобы мысленно представить ситуацию концертного исполнения до самого концерта.
Предконцертные привычки также могут успокоить, главное не превращать их в навязчивые задачи - ведь совсем неплохие и даже хорошие концерты случаются тогда, когда весь день занят чем-то посторонним, что-то накануне выбило из колеи или даже разозлило, или случилось что-то непосредственно на репетиции - мы знаем примету, гласящую «плохая репетиция - хороший концерт». Объясняется это тем, что человек после относительной неудачи на репетиции концентрируется, собирается и к моменту концерта максимально морально готов. Есть мнение, что волнение - также признак концентрации. Это правда, однако по моему опыту, в ситуации программы, уже вошедшей в кровь и плоть, концентрация теряет прямую связь с волнением, и можно играть свободно, раскованно, позволяя себе больше импровизаций и экспериментов.

Неуютно себя на сцене можно почувствовать из-за разных факторов - например, освещение, расположение инструмента в пространстве итд. - поэтому репетиция служит не только знакомством с инструментом, но и способом «пожить» на конкретной сцене, привыкнуть к ее атмосфере, отрегулировать все, что регулируется и приспособиться к тому, что является данностью.

Волнение уменьшается обратно пропорционально количества выступлений - чем их больше, тем спокойнее себя чувствуешь в концертной ситуации. Но после отпуска снова требуется время, пусть и недолгое, для вхождения в психологический «режим» солиста.

Полезны и чисто физиологические моменты - выспаться, правильно пообедать (так, чтобы не клонило в сон), чашка горячего чая перед выходом - «обман» организма, который начинает считать, что раз в желудке тепло, то и во внешнем мире нет опасности.

Рецептов от волнения множество, вплоть до мистически-суеверных, но нет ни одного, который бы гарантировал результат в любых обстоятельствах. В конце концов, у каждого, даже самого именитого артиста есть ещё вершины, «на которых ещё не бывал», а значит - при восхождении на них волнение неизбежно.

Практически нет артиста, который бы не испытывал сценического волнения, тому есть многочисленные свидетельства и воспоминания самих мастеров. Но на то они и мастера, чтобы справляться с этим и выходить победителями.

26 февраля не стало нашего Учителя, Сергея Леонидовича Доренского. Это известие было настолько тяжелым, насколько и неожиданным. Ведь многие из нас буквально за пару дней до того виделись с ним, говорили по телефону, студенты ходили на уроки. Профессор был в хорошем настроении, как обычно, звал заходить к нему почаще, интересовался нашими новостями, рассказывал нам о том, что его волновало…
Весть о его уходе не сразу стало возможным просто осознать. Даже сейчас, когда прошло уже некоторое время, все равно нет понимания, что теперь для каждого из нас начинается та часть жизни, когда мы не сможем по любому поводу ему позвонить, узнать о его самочувствии, посоветоваться о важных вещах, рассказать о событиях, и самое важное — прийти и сыграть ему.

Мы все всегда играли ему. Любой его ученик, взрослый, опытный и известный артист, которому предстоял важный сольный концерт, обязательно приходил к нему и играл свою программу. И только после того, как Сергей Леонидович высказывал свои замечания, обязательно следовало одобрение. Оно звучало для нас как напутствие и благословение — «Играй хорошо, а не плохо».

Он искренне любил и нас, его учеников, и музыку. В каждом его действии и совете всегда это совмещалось. Он как никто другой мог найти в каждом из нас то самое главное, что присуще только тебе одному, твою личную искру. Мог раскрыть и подчеркнуть достоинства, но никогда при этом не шёл поперёк духа самой Музыки, воли автора, которая для него была всегда единственной непреложной истиной. Законы стиля для него были именно законами, неотъемлемой частью сочинения.

Сергей Леонидович очень ценил сочетание стиля и своего лица у артиста. Он обладал поразительной, необъяснимой интуицией — и в отношении проникновения в суть исполняемого сочинения, и в отношении внутренних процессов самого исполнителя. Казалось, что он видит любого из нас насквозь, и ни одна интонация, ни одно движение мысли, души и рук не остаётся незамеченным. Он знал, конечно, и тёмные стороны каждого из нас, и помогал нам справляться с ними тоже. Но после урока, на котором точными и краткими фразами профессор ставил все на свои места — и это была еще одна его тайна, как возможно такими простыми средствами объяснить столь неуловимые и тонкие материи?! — после его финальных штрихов и напутственных слов было уже не страшно идти на любую сцену.

Он сам был замечательным пианистом, оставившим ряд записей, представляющих огромный интерес. Легендарный диск мазурок Шопена стал символом его пианизма, отличавшегося особым звуком и предельной искренностью интонации. Не многие из нас застали его на большой сцене, однако показ в классе производил огромное впечатление. Каждый из нас помнит моменты, когда профессор в классе сам садился за инструмент - большая, мягкая кисть, касавшаяся клавиш, вызывала звуки как бы не из нашего времени, и ощущение, что сегодня так звучать пианисты уже не умеют.

Его кумирами были его учитель Григорий Романович Гинзбург и Сергей Васильевич Рахманинов. Эти имена произносились в нашем классе всегда с исключительным благоговением. Профессора интересовали любые детали, связанные с Рахманиновым. И в целом Московская консерватория, ее история и традиции, ее настоящее во всех его проявлениях и забота о ее будущем были всегда главным интересом Сергея Леонидовича.

Он был настоящий патриот Консерватории, русской исполнительской школы и русской культуры в целом. Искренне любил Россию и все русское. Мы могли вести долгие разговоры о русской литературе, других видах искусства, истории, политике. Он всегда ценил, когда ученик мог поддержать разговор не только на узкоспециальные темы. Его самого интересовало практически все, и он любил, когда мы тоже проявляли интерес к разнообразным проявлениям жизни.
К нам всем он относился как к членам семьи. Вместе с супругой, Ниной Борисовной, они принимали нас в гостях, усаживали за стол, расспрашивали о подробностях нашей жизни. В процессе разговора он вдруг говорил — «а давай теперь позвоним такому-то», то есть ещё кому-то из нашего круга, и, таким образом, мы чувствовали постоянное нахождение на связи друг с другом. В том числе и через профессора, который как бы держал в руках «ниточки», всех нас объединяющие в семью, даже если не встречались непосредственно у него, что, конечно, тоже происходило очень часто. При этом он очень не любил, когда ученики сами исчезали из постоянного контакта с ним, он относился к этому как к предательству. Слава Богу, таких случаев было совсем немного — ведь к этому тёплому источнику любви и заботы хотелось приходить снова и снова.

Сергей Леонидович всегда беспокоился об устройстве каждого из нас в жизни, у него было понимание, что хорошо для ученика, где бы он мог раскрыть себя в наибольшей степени. Конкурсы, которыми профессор был безусловно увлечён и считал их хорошим трамплином в жизни молодого артиста, тем не менее не являлись единственным инструментом, который он применял для профессионального развития и продвижения студентов. Он знакомил нас со своими друзьями и коллегами, выстраивал для нас, как сейчас бы сказали, «индивидуальные траектории творческого, социального и личностного роста».

Иногда ему приходилось и «ставить на место», такие случаи могут вспомнить многие, если не каждый из нас. Профессор бывал весьма строг и даже иногда несправедливо, как казалось, корил нас. Однако по прошествии времени становилось понятно, для чего нужен был тот или иной преподнесённый им урок. Чаще всего одного эпизода хватало, желающих повторять ошибку и вновь вызывать обиду и гнев профессора не было. Мы для него не были лишь музыкантами, которых надо обучить ремеслу и мастерству, пусть в высоком смысле слова. Мы были и остаёмся его детьми, которых он воспитал и по-человечески тоже.

Он гордился и радовался всем нашим успехам. Ходил на наши концерты, сидел в 6 ряду Большого зала. Часто случались и три, и четыре больших концерта за одну неделю — он уставал, но, тем не менее, приходил, поддерживал и был счастлив, что на его питомца собрался целый переполненный концертный зал. Его голос раздавался, опережая аплодисменты - «Браво, Денис!» «Замечательно, Коля!».

Без преувеличения можно сказать, что выпускники класса профессора Доренского сейчас составляют основу «обоймы» концертирующих пианистов России. Его юбилейные вечера в Большом зале консерватории становились настоящими праздниками фортепиано, яркими событиями, которые вызывали долгий шлейф обсуждений и воспоминаний, а регулярные классные вечера собирали такое количество меломанов, что в залах не хватало мест.
Понятие «школа Доренского» — не просто список выпускников класса. Это целый комплекс ценностей и принципов, которые исповедовал наш Учитель, и главный из них — любовь к музыке и друг к другу. А уже из этого вытекали все остальные.

Мы осиротели. Осиротел рояль Сергея Леонидовича, и боль от потери родного человека будет с нами всегда. Но наша задача сохранить тепло и любовь, которые нам так щедро дарил наш Учитель, и в память о нем передать ее дальше — и друг другу, и нашим ученикам. И теперь уже мы говорим своим ребятам перед выходом на сцену — «ИГРАЙ ХОРОШО, А НЕ ПЛОХО»!